Подонье-Приазовье в составе Российской империи в XVIII веке

Годы царствования Петра I явились периодом существенных изменений в жизни донского казачества, временем дальнейшего и притом быстрого ограничения его былых прав и вольностей.

Укрепляя русское национальное государство, расширяя его владения, пробивая себе дорогу на юг, к Азовскому и Черному морям, Петр не мог мириться с существованием казачества как более или менее самостоятельной и относительно независимой от центральных властей организации.

Подобно своим предшественникам по царскому престолу, Петр делал ставку на верхушку казачества с той, однако, разницей, что он отвергал мысль о сохранении за ней каких-либо особых прав и привилегий. Во всей массе казаков Петр видел подданных своего государства, судьбой и жизнью которых он привык распоряжаться безраздельно и безоговорочно. То, что Дон являлся местностью, где находили приют и убежище беглые крепостные и, вообще, многие недовольные политикой Петра, еще больше заставляло его относиться к Дону настороженно, бдительно и побуждало его навести здесь «порядок», прибрать казачество к своим рукам.

Положение осложнялось и тем, что как раз при Петре I на Дон вновь хлынул из различных областей России широкий поток беглых людей, в первую очередь, - крепостных крестьян, затем - посадских, а также мелких служилых и «работных» людей, стрельцов, раскольников и иных. Бежали на Дон и люди, мобилизованные правительством на строительные работы.

Казачьи городки по верхнему течению Дона были переполнены беглыми, которые еще совсем недавно влачили на себе ярмо крепостной неволи, административного произвола, многочисленных и непосильных повинностей. Казачья голытьба вместе с вновь приходящими крестьянами, беглыми стрельцами, солдатами, раскольниками по-прежнему (как и в дни восстания Степана Разина) представляла собой огромную массу недовольных, готовых каждую минуту выступить против диктатуры крепостников, против феодального гнета.

Оседая в верховьях Дона, беглые увеличивали население существовавших казачьих городков и закладывали новые городки и селения. При этом верхи казачества предпочитали скрывать действительные данные о численности городков и населения в них отчасти потому, что домовитые казаки пользовались дешевым трудом беглых и не стремились облегчить московскому правительству поимку и насильственный возврат беглецов.

Тот факт, что казаки скрывали от Петра действительное количество жителей городков, подтверждается отчетными донесениями представителей правительства, посланных на Дон с целью установить места нахождения корабельного и строевого леса. В этих донесениях содержались также сведения о казачьих городках, расстоянии между ними и числе жителей в них: «от Арлова городка до Раздоров городка... водою от городка до городка версты с полчетверти. В нем станичных казаков двадцать один»... В Арпачинском городке - «казаков двадцать девять; в Усть-Медведицком городке - сто тридцать пять человек. А писаны... по словам станичных атаманов и казаков» (Материалы к истории Войска Донского, СОВДСК, вып. XII. Новочеркасск, 1914).

Трудно представить себе, что в таких городках как Раздоры, Усть-Медведицкий проживало лишь от 20 до 150 казаков. Сведения эти явно преуменьшены и в лучшем случае имеют в виду только старожилых казаков, а не все казачье и связанное с ним население городков и прилегающих к ним местностей.

Что касается числа городков на Дону, то ко времени булавинского восстания 1707-1708 гг. на Дону и его притоках - Сев. Донце, Хопре, Медведице, Бузулуку - было зарегистрировано 127 городков, из них 68 - в верховьях Дона. Только на одном Хопре в 1708 г. насчитывалось 26 городков, тогда как в 1674 г. здесь упоминалось лишь 8. По сведениям представителей самого правительства, если «не в давных летах (в казачьих верховых городках) было человек по двадцати и по пятнадцати», то в 80-х годах XVII в. в тех городках проживало человек по 200 и по 300 (из указа князя В. В. Голицына). О возникновении многих городков на Дону именно в конце XVII - начале XVIII вв. свидетельствовал в 1707 г. и князь Юрий Долгорукий.

«Новоприходцы» упорно нарушали давнюю традицию казачества - «на Дону пашни не пахивать и хлеба не сеивать» - и они, как говорит один из документов, «живут самовольством и пашут на Хопре и по иным речкам хлеб».

По мере того, как помещики и монастыри осваивали на юге новые земли, границы южных окраин русского государства отодвигались все ниже и ниже, врезаясь клином в земли былого «Дикого Поля», освоенные казачеством, и это в свою очередь накаляло и без того напряженную обстановку.

Примером сказанного может служить история с боршевским монастырем, которым владели донские казаки. В 1686 г. он был отобран у казаков и на правах вотчины передан эпископу Митрофану Волошинскому, что вызвало длительную, но безуспешную для казаков тяжбу за монастырские земли (Воронежские акты, кн. первая, Воронеж, 1851, стр. 46 (№ XVI)). Такую же тяжбу вели с епископом тамбовским казаки Григорьевской, Беляевской, Пристанской и других станиц за былые казачьи земли по рекам Хопру и Савале.

В 1698 г. для охраны пути в сторону «перевалки» с Дона на Волгу, а также для того, чтобы держать в повиновении донское казачество и наблюдать за ним, Петр I учредил правительственный форпост в районе реки Камышинки - Дмитриевск.

О том, что при Петре I в народе еще были живы представления о донской вольнице как о силе, всегда готовой к выступлению против крепостников, свидетельствуют, в частности, высказывания арестованного 23 февраля 1697 г. по обвинению в противогосударственных замыслах Ивана Цыклера, полковника стрелецкого Стремянного полка, видного участника стрелецкого движения 1682 г.

Будучи назначенным 12 ноября 1696 г. в Азов и усматривая в этом ссылку для себя, Цыклер говорил близким ему людям, что он поднимет восстание среди донского казачества, которое, в дополнение ко всему, якобы было недовольно выданной за взятие Азова наградой. «Как буду на Дону у городового дела Таганрога, - утверждал Цыклер, - то, оставя ту службу, с донскими казаками пойду к Москве для ее разорения и буду делать то же, что и Стенька Разин... Будет от того разорение великое, и крестьяне наши и люди все пристанут к нам». 4 марта 1697 г. Цыклер был четвертован (М. М. Богословский - Петр I, т. 1-й).

О существовании среди казачества оппозиционных настроений свидетельствует также «дело азовского старца Дия», о котором сообщает акад. М. М. Богословский («Дело азовского старца Дия», в кн. М. М. Богословского «Петр I», Материалы для биографии, под ред. проф. В. И. Лебедева» т. III).

Старец Дий (в мире - Дорофей Щербачев) был монахом азовского Предтечева монастыря. В декабре 1698 г. Пушкарский приказ в Москве начал следствие по делу Дия, обвиняемого в преступной противоправительственной агитации в Азове, за что он был по окончании следствия «по указу великого государя за его воровство кажнен смертью».

Находясь в Черкасске, Дий слышал рассказы побывавших в Москве казаков о расправе Петра со стрельцами. Вернувшись в Азов, он передал эти разговоры расквартированным здесь стрельцам, сопровождая слышанное в Черкасске своими комментариями: «стрельцов всех бранил матерны и говорил возмутительные и непристойные слова: уж де вашу братью стрельцов четыре полка, которые зимовали в Азове, всех порубили, а всё де и достальных всех немцы порубят, а вы де не умеете за себя и стать. Хотя де вы за себя не стоите, а донские казаки давно готовы!». Если верить пыточным показаниям одного из арестованных по делу Дия, в Азове нашелся и некий «неведомый человек», говоривший: «нечего в кулак шептать, говорят въявь, хотят (стрельцы и казаки) и до большого добраться!».

«Большой» - это Петр I.

Все говорит о том, что в конце XVII века на Дону было немало людей, готовых поднять подобное разинскому восста­ние. На Дону продолжало жить не только имя Степана Разина, но были живы еще и участники восстания, вроде старика Парфена Тимофеева в Азове, который «ходил с ним же, Стенькою, обжечши шест, будто с копьем», и теперь еще, в 1698 г. похвалялся, что «еще де он, Парфенко, на старости тряхнет!».

Дон долгое время являлся районом, куда стекались гонимые правительством раскольники, основывавшие здесь, в укромных местах, свои скиты (Раскольники - участники религиозного движения в России (под названием «Раскол»), возникшего в половине XVII в. и объединившего, под религиозной формой, протест различных классовых групп против политики феодально-крепостнического централизованного государства. Поводом к расколу явились т. н. никоновские реформы, создавшие необходимую укрепившемуся самодержавию централизованную церковную организацию вместо массы разрозненных феодальных «мирков». Основную массу раскольников составляло крестьянство, протестовавшее против усиления крепостничества и налогового гнета). Жгучая ненависть раскольников к официальной церкви и поддерживающим ее властям нередко придавала выступлениям раскольников антикрепостнический характер и сливалась с бунтарскими настроениями беглых крестьян, голутвенного казачества. В глазах правительства селившиеся на Дону раскольники были «воры и разбойники и церкви божий противники», намеревавшиеся «учинить в Московском государстве мятежи и нестроение и всякое разорение». Правительство предписывало атаманам, казакам и всему войску Донскому арестовывать раскольников и доставлять их в Черкасск.

В 1688-89 гг. произошел «бунт» раскольников, живших по р. Медведице. Они же активно действовали на Дону при царствовании Петра I, возбуждая ненависть по адресу «царя-антихриста» и накаляя еще больше антикрепостнические настроения широких масс казачества (Подробно см. В. Г. Дружинин. - Раскол на Дону, СПБ, 1889). В дополнение ко всему, сюда примешивалась ненависть к иноземцам, ведавшим в Азове, по поручению властей, тяжелыми работами по сооружению крепости. «В Москве житья нет от бояр, а в Азове - от немцев; в воде черти, а в земле черви», «кабы пихнул его (иноземца) в ров, то бы и почин пошел» - подобные поговорки имели на Дону широкое хождение. К 1701-1703 гг. относятся такие заявления, имевшие хождение на Дону: «Теперь нам на Дону от государя тесно становится; как он будет к нам на Дон, - мы его приберем в руки» и пойдем «рубить бояр».

У стрельцов были свои счеты с Петром, у казаков - свои; различно было социальное положение тех и других, различны были и источники их недовольства властями. Но достаточна было пребывавшим! на Дону стрельцам оказаться в опале, в положении гонимых, чтобы возбудить к себе симпатии и сочувствие казачества, и в первую очередь - казачьих низов (Говоря об оппозиционности казачества, следует подчеркнуть (и для рассматриваемого периода Петра I и для последующей истории казачества), что проявление робких оппозиционных настроений казачьих верхов отнюдь не было равнозначно оппозиционности широких масс голутвенного казачества: различны корни и несоизмерима глубина оппозиции верхов в низов казачества к петровским преобразованиям).

Характерно отношение казачества к петровским преобразованиям в быту (бритье бород, ношение одежды иноземного покроя). Известно, что при всем положительном значении проводимых Петром основных государственных реформ, он порой перегибал палку в сторону ненужной «иноземщины». Заимствуя для нужд России, в интересах ее экономического и военного развития, опыт Западной Европы, Петр воспринимал, наряду с лучшими, также худшие стороны так называемой европейской цивилизации. Распространение среди дворянства нерусских имен, ношение неудобных камзолов и другой западной одежды, засорение русского языка иностранными словами - все это отрицательно влияло на русскую культуру и вело к слепому преклонению перед иностранщиной.

В 1705 г. донской станичный атаман Савва Кочет, принося Петру благодарность за его «милости» Войску Донскому, говорил: «Мы взысканы твоею милостию паче всех подданных; до нас не коснулся твой указ о платье и бородах.

Мы носим платье по древнему своему обычаю, которое кому понравится: один одевается черкесом, другой - калмыком, иной - в русское платье старинного покроя, и мы никоего нарекания и насмешки друг другу не делаем; немецкого же платья никто у нас не носит и охоты к нему вовсе не имеем, кроме разве на то будет царское изволение» (Донские Дела; цит. по «Статистическому описанию земли донских казаков», стр. 114; см. также - «Общежитие донских казаков в XVII и XVIII столетиях», сост. Сухоруковым). «Русская старина», СПБ, 1824).

* * *

Политика Петра I, сопровождавшаяся усилением крепостничества на Руси и жестокими мерами, направленными к подчинению донского казачества власти царя, вызвала очередной взрыв народного негодования, нашедшего свое выражение в восстании крестьян и казаков под руководством Кондратия Булавина.

Все усиливавшееся при Петре бегство крестьян на Дон создавало серьезную угрозу феодально-крепостному землевладению. Помещики подавали Петру I огромное количестве челобитных о сыске и возвращении беглых крестьян. В связи с этим положение на Дону обострялось с каждым днем. Петр I со свойственной ему решительностью принял ряд суровых мер к сыску и возвращению беглых помещикам.

На Дон были направлены специальные чиновники для розыска беглых крестьян; на свободные рыбные промыслы в устьях Дона и по морскому берегу царские власти налагали запрет; запрещалась порубка лесов.

Возложив на казаков обязанности по обслуживанию почтового тракта между Воронежем и Азовом (через Черкасск), Петр, основываясь на этом, потребовал верховые донские городки казаков переселить за реку Сев. Донец по дорогам к Азову с тем, чтобы уничтожить городки по Хопру, Медведице и другим верховым рекам. Указ Петра о переселении выполнялся неохотно, медленно, и указанные городки продолжали служить местами сосредоточения беглых людей. На адресованные Войску категорические требования Петра следовали ответы, что неугодные царю городки заселены, мол, «из разных городков старожилыми казаками, а не вновь пришлыми русскими людьми» и «таких беглых от работ и всяких русских людей... сыскано малое число и тех всех выслано в Русь по-прежнему».

Произвол и жестокость царских сыщиков, посылавшихся для возврата беглых, подготовляли почву для восстания. Появление же на Дону карательной экспедиции князя Юрия Долгорукого, отличившейся особенной свирепостью, явилось последней искрой, которая вызвала пламя восстания.

Прежде всего, князь Долгорукий приступил к высылке беглых. На первых порах им было выслано 3 тысячи человек, по отношению к которым принимались самые крутые меры. Глухой ропот по адресу Долгорукого шел по всему Дону, и ненависть к нему все более росла. В октябре 1707 г. отряд Долгорукого дошел до Шульгинского городка, что на реке Айдаре, впадающей в Сев. Донец, и расположился на ночлег.

В Шульгинском городке было особенно много новоприбывших беглых. Здесь и начались события, связанные с восстанием Булавина. В ночь на 9 октября - группа казаков, во главе с атаманом Трехизбянского городка Кондратием Булавиным, напала на Юрия Долгорукого и его приближенных и убила их.

С ликованием встретил Дон убийство Долгорукого. Испугавшись последствий, верхи казачества, во главе с атаманом Лукьяном Максимовым, организовали преследование Булавина.

Булавин бежал в Сечь, где призывал запорожских казаков «приступить к бунту», бил челом «перед кошевым, во всем войске в Кругу... что они, донские казаки, хотят иттить на Русь, а их, запорожцев, просят на вспоможение для того, что в Руси их, казаков, ругают и живут не в благочестии».

Подробных биографических данных о Булавине до нас не дошло. Известно, что в начале XVIII в. он был станичным атаманом Трехизбянского городка близ г. Бахмута, принадлежал к среде старожилого казачества верховьев Дона. Арестованная жена Булавина показала: «Родилась на Дону, а муж живал в Чугуеве». Булавин не имел никакого образования, едва умел подписываться.

Вскоре после бегства в Запорожье Булавин со своими сторонниками расположился в верховьях Кальмиуса, куда к нему съезжались «охотники», «шатких людей число не малое». В марте 1708 г. Булавин появился в Пристанском городке на р. Хопре, явно рассчитывая пополнить свои силы за счет жителей верховых городков и районов Тамбова-Козлова-Воронежа, которые к этому времени под влиянием агитации сторонников Булавина уже были охвачены восстанием.

Началось оно в дни, когда Петр I вел длительную войну со Швецией. Страна время от времени переживала крестьянские волнения и восстания национальных меньшинств Поволжья - башкиров, татар и других. Положение на Украине, на Тереке было неустойчиво. Вся страна представляла собою кипящий котел.

Население верховых городков восторженно приветствовало восставших. Булавин со своими сподвижниками свершал быстрые передвижения. Во все городки по Дону и Хопру шли приказы Булавина «быть готовым конным и оружным». Центром восстания оставался Пристанский городок, куда со всех сторон стекались люди, присоединявшиеся к восставшим. Булавин созвал в; этом городке круг и, изложив цели восстания, заявил своим сторонникам: «Если своего намерения не исполню, то отрубите саблей голову».

К Булавину начали приходить беглецы из Руси. Из царских полков бежали к нему солдаты. К восставшим присоединялись татары, башкиры и другие угнетенные народы Поволжья. Булавин одержал ряд побед над царскими войсками.

Решившая остаться верной правительству, казачья верхушка во главе с атаманом Лукьяном Максимовым собрала все свои силы. На реке Песковатке Булавин нанес поражение отряду атамана Максимова и азовских солдат. Весть о победе еще более воодушевила восставших. Булавин осадил Черкасск, являвшийся сильной крепостью с 51 пушкой. 1 мая 1708 г. произошло восстание голытьбы в самом Черкасске и его предместьях, и город перешел в руки осаждавших. Шесть наиболее знатных старшин и войсковой атаман были казнены Булавиным. Церковную казну он конфисковал, а деньги распределил среди восставших.

9 мая 1708 г. Булавина избрали войсковым атаманом. На кругу он предложил немедленно приступить к взятию Азова.

Петр I понял, что события на Дону принимают явно угрожающий характер: ясно было, что вспыхнуло новое и при том крупное восстание казаков и крестьян. Нельзя было терять ни минуты. Правительство спешно объявило мобилизацию дворян-крепостников. Во главе 32-тысячной карательной армии был поставлен брат убитого Юрия Долгорукого - майор гвардии Василий Долгорукий. Принимая во внимание, что в начале русско-шведской войны русская армия насчиты­вала всего 40 тысяч человек, легко понять, какие крупные для того времени силы бросил Петр на подавление восстания.

Уже в этот момент, несмотря на ряд успехов восставших и быстрый рост их численности, силы Булавина начали подтачиваться явлениями, характерными для всех крестьянских войн. Среди восставших отсутствовало единство действий. Зажиточные казаки, испугавшись размаха восстания, отходили от Булавина на сторону правительства (На первых порах к Булавину стала присоединяться по-своему недовольная вмешательством Петра в жизнь казачества некоторая часть зажиточных казаков, но очень скоро, напуганные классовым характером и остротой восстания, «домовитые» казаки стали стремиться принести «повинную» царскому правительству и загладить свои перед ним прегрешения). Голытьба требовала от своего атамана «перебить зажиточных казаков и старшин и разграбить их имущество». Разногласия среди восставших расстроили первоначальные планы Булавина. Черкасск был наводнен заговорщиками против него. Агенты Азовского губернатора, потаенно действуя среди восставших, пробирались даже в штаб Булавина. Сам Булавин проявил колебания и не решился принять строгие меры, против заговорщиков.

В результате подходящий момент для похода на Азов был упущен. Запоздавшее выступление Булавина не встретило поддержки в Азове. Находившиеся там работные люди и ссыльные, запуганные угрозами азовского губернатора Толстого, не оказали помощи Булавину, и взять Азов ему не удалось.

Тем временем войска Долгорукого приближались к Черкасску. Булавин, готовясь к обороне, раздробил и распылил свои силы и этим еще более усугубил ошибки. Зажиточное казачество, использовав благоприятную для себя обстановку, напало на Булавина, застигнув его в курене, в котором он жил. Булавин геройски защищался. Курень обстреливали со всех сторон. Видя полную безнадежность своего положения, вожак восставших 5 июля 1708 г. покончил самоубийством. В донесении царю азовский губернатор сообщал: «Голова Булавина прострелена знатно из пистоля влево в висок».

Самоубийство Булавина вызвало огромную радость в правительственных кругах. В Москве были отслужены торжественные молебны. В царской ставке в Горках происходила пушечная стрельба. Знать ликовала.

Со смертью Булавина восстание еще не кончилось, но армия Долгорукого все сильнее теснила восставших, продвигаясь степью к Черкасску. По приходе Долгорукого в Черкасск новый войсковой атаман Илья Зерщиков со старшинами «пали на землю и просили прощения».

29 июля происходило целование креста: «не бунтовать, к возмущению никого не прельщать». В Черкасске на майдане (центральной площади) казнили до 200 булавинцев; тело же Булавина рассекли на части и насадили на колья.

В октябре 1708 г. под Донецким городком и у Решетовой станицы были разгромлены крупные отряды булавинцев под командованием Голого и Колычева. Булавинское восстание закончилось.

Морем крови залило московское правительство донскую землю. Петр I лично давал указания Долгорукому, как лучше «сей огонь», т. е. восстание, потушить. Царские каратели Долгорукий, Хованский и другие «многие казачьи городки взяли и выжгли и вырубили все без остатку». Тысячи восставших, были казнены или сосланы на каторгу. Свыше десяти тысяч голутвенных казаков было убито. Расправы не избегли жены, матери и дети восставших. Воевода Апраксин оставлял стариков и детей на голодную смерть в разрушенных и опустевших городках.

Для уяснения подлинного характера восстания Булавина чрезвычайно важны дошедшие до нас документы, относящиеся к руководителям восстания - Булавину, Драному, Некрасову, Голому, Хохлачу, Беспалому, Лоскуту. В своих воззваниях Кондратий Булавин в качестве классовых врагов восставших крестьян и казаков прямо называл князей, бояр, прибыльщиков и других «худых людей». В гневном письме на имя царя Петра I Булавин жаловался, что он увидел на Дону «за атаманом и старшинами многие неправды».

Основной движущей силой восстания являлись закрепощенное крестьянство, донская казачья голытьба, многочисленные работные люди, стрельцы, солдаты, отчасти - разоренная мелкая буржуазия городов. Прогрессивный характер булавинского восстания несомненен. Правда, по времени оно совпало с вторжением шведской армии на Украину и, происходя на территории не столь уж далекой от театра военных действий, не могло не ослабить тыла русской армии. Но не в этом основное. Важно, что восстание было направлено не против реформ Петра I, а против феодально-крепостнической системы, которая как раз и тормозила экономическое и культурное развитие России.

Булавинское восстание и все связанные с ним события развертывались в основном на территории Войска Донского или Азовской губернии (Образование Азовской губернии связано с проведенной Петром Г губернской реформой, положившей начало новому административному районированию страны. 18 декабря 17С8 г. Петр I указал: «Для всенародной пользы учинить 8 губерний и к ним росписать города» (Полное Собрание Законов, том IV, § 2218). Азовская губерния включала в свой состав (если исходить из административного, губернского деления России, существовавшего перед Октябрьской революцией 1917 г.): Тамбовскую, Воронежскую, восточную половину Харьковской губерния и Земли Войска Донского). Но они, вместе с тем, значительно выходили за рамки этой территории. Под влиянием и в связи с восстанием казачества на Дону вспыхивало крестьянское движение в других местностях. В 1708 г. в это движение были вовлечены Поволжье, часть Украины, в том числе и Запорожье. Булавин взывал о помощи к казачеству терскому и запорожскому, искал мирных отношений с кубанскими мурзами, а булавинцы пробирались в уезды Борисоглебский, Козловский, Тамбовский и другие, заставляли трепетать комендантов и воевод за судьбу Саратова, Казани, Мурома, Нижнего Новгорода. Отдельные отряды «воровских людей» из крестьян вели партизанские действия в Тверском, Новоторжском, Галицком, Смоленском и Вяземском уездах. В общей сложности в 1708 г. восстания крестьян происходили в 43 уездах центральных и западных районов России. Были волнения и среди населения некоторых городов.

После подавления восстания на Дону и гибели Булавина его сподвижники еще продолжали действовать в различных районах страны. Крестьянские волнения происходили и в 1710 г., но так как они были неорганизованными, разрозненными, не связанными между собой, их беспощадно подавляли одно за другим.

Среди атаманов, продолжавших борьбу после гибели Булавина, особо следует выделить атамана Игнатия Некрасова. Волевой, энергичный, бесстрашный, он возглавлял на Волге отряды бурлаков, казаков, «кабацких ярыжек», пытался овладеть Саратовом. Его отряд был одним из наиболее опасных для правительства.

После разгрома основных сил восставших, смерти Булавина и расправы в Черкасске над его соратниками была сделана попытка заставить Некрасова покаяться и услужить властям поимкой на Волге булавинского атамана Павлова. Некрасов не только ответил отказом, но грозил идти на Черкасск, мстить казачьей верхушке и представителям царских властей.

Некрасов и Павлов осадили Царицын и взяли его. Здесь среди них возникли разногласия. «Природный» казак Некрасов стремился идти на Дон, атаман бурлаков Павлов настаивал идти на Астрахань и в Каспийское море. Договоренности достигнуто не было, и Некрасов вернулся в родной казачий городок Голубых, где пытался организовать отпор царским властям, призывая всех сторонников Булавина идти на сбор в городок Есаулов. В августе 1708 г. войска Долгорукого овладели Есауловом: Некрасов с отрядом в 2000 человек ушел на Кубань и на протяжении 1709-1710 гг. продолжал совершать оттуда смелые набеги, причинявшие немалое беспокойство правительству.

Насколько действия некрасовцев тревожили царские власти, можно видеть из письма Петра I Апраксину от 30 апреля 1709 года:

«Понеже имеем здесь (в Таганроге) ведомости... что оной вор (Некрасов) отправил от себя... вверх по Дону казаков полторы тысячи человек, того для извольте быть осторожны... дабы оные воры чего не учинили. А донским казакам также приказал здесь, чтобы они за теми ворами смотрели по Дону».

* * *

Покончив с булавинским восстанием, Петр с еще большей решительностью повел политику ликвидации остатков независимости Дона. Ее продолжали и преемники Петра на русском престоле.

С проведением этой политики связана и ликвидация выборности атаманов Войска Донского.

Фактически выборное начало было нарушено уже сразу после подавления булавинского восстания. После Лукьяна Максимова по указанию Петра в бессменные войсковые атаманы был поставлен Петр Ромазанов. Но Войско еще продолжало бороться за свои давние «демократические» права. По смерти Ромазанова (1715 г.) Войско Донское избрало атаманом Василия Фролова (сына Фрола Минаева). Петр не спешил высказать свою волю по этому вопросу и только 26 фев­раля 1718 г. царь повелел Фролову быть войсковым атаманом, дав при этом очень характерную формулировку: «по выбору всего войска, впредь до указу». После смерти Фролова в 1723 г. Войско сделало последнюю попытку избрать на кругу атамана в лице старшины Ивана Матвеева. Но Петр не утвердил результатов выборов и указом от 9 июля 1723 г. назначил войсковым атаманом на Дону Андрея Лопатина. Преемник Лопатина Иван Фролов именовался в переписке уже не иначе, как наказной атаман.

В 1738 г. последовал указ императрицы Анны Ивановны правительствующему сенату о том, что старшина Данило Ефремов всемилостивейше жалуется в чин войскового атамана, а на Дон была направлена грамота с указанием: «пожаловали мы Войска Донского старшину Данилу Ефремова... к оному Войску Донскому настоящим войсковым атаманом».

В 1754 г. круг потерял право также на избрание старшин, и звание это, как и звание атамана, обратилось в жалуемый правительством чин. Правда, круг еще и впоследствии выбирал есаулов и дьяка, но при наличии наказного атамана выборы все более и более превращались в пустую формальность.

В 1775 г. атаманом был назначен отличившийся при поимке Пугачева Алексей Иловайский, причем Иловайского как атамана повелено было «считать в сей степени против 4-го класса чинов армии».

Так, шаг за шагом, царизм лишал казачество его былых прав. Но чем больше укреплялись на Дону позиции царизма, опиравшегося на верхушку казачества, тем больше обострялась классовая борьба в среде самого казачества.

* * *

Вначале новые поселенцы селились на Дону по своему усмотрению, в любых приглянувшихся им местах «Дикого Поля». С течением времени, когда на Дону сложилась казачья войсковая община с определенным общественным устройством, обычаями, органами управления, своим административным центром и т. д., возникновение новых постоянных поселений (городков) по течению Дона и его притокам уже не проходило мимо внимания органов казачьего самоуправления.

Во второй половине XVII века для образования на Дону нового городка требовалась заявка «заимщика» и утверждение ее войсковым кругом. Заимщики били Войску челом, прося о праве «обысканный юрт занять и, собрав станицу (городок), устроить и жить, как и иные казачьи городки». Известна, войсковая заимная грамота 1681 г., выданная казаку кагальницкого городка Михаиле Иванову с товарищами на право занятия Гундоровского юрта, при условии, что Иванов с товарищами соберет для этого станицу (компанию, общество).

Во времена Петра Первого подобные заимные грамоты уже сопровождались обязательным условием не принимать «новопришлых с Руси людей» в состав станиц - новых городков (По мере того как Дон становился составной частью русского государства, а опасность нападений со стороны татар, турок и других отходила в прошлое, отпадала и необходимость в укреплении казачьих поселений. Стены былых городков больше не возводились, и на смену термину «городок» в это время и стал появляться термин «станица» уже в приложении к населенному пункту), что надо поставить в связь с усилением нажима на казачество в этом отношении со стороны центральных властей. Возможно, что и местная верхушка, опасаясь казачьей голытьбы, также не была заинтересована в дальнейшем увеличении численности последней. Во всяком случае в заимной грамоте, выданной 14 декабря 1705 г. казаку Золотовской станицы Тимофею Васильеву на заселение пункта на р. Бузулуке, оговорено, что «если же, во время чьего-либо атаманства будет кто-либо из них (новопришлых людей. - Б. Л.) принят, то тому атаману будет смертная казнь без пощады, а на всей станице войсковая пеня (штраф, взыскание), городок будет разорен и в юрте будет отказано» (Ср. 3. И. Щелкунов. - Об устройстве казачьих поселений и об юртовых при них довольствиях, СОВДСК, вып. VII, Новочеркасск, 1907). Уже в 1706 г. правительство специальной грамотой категорически запрещало казакам занимать по своему произволу пустопорожние места.

Основные и лучшие земли Дона были настолько освоены, что, выдавая заимные грамоты, Войско следило за «разводом» юрта, поселения, земельного надела, городка, или, впоследствии, станицы и выделяло специальных разводчиков из казаков соседних городков с тем, чтобы новый юрт не стеснил соседей. В самых грамотах указывались лишь конечные пункты юрта; уточнение же его границ лежало на обязанности разводчиков, действовавших в присутствии свидетелей из тех казачьих городков, которые были совершенно не заинтересованы в данной территории. Процесс отмежевания обставлялся торжественно и для большей крепости завершался подписанием «крепостного» акта. Населявшие данный юрт имели право любого хозяйственного его использования (охота, рыбная ловля, собирание плодов и ягод, использование сенокосов и пр.).

В пределах юрта земля распределялась между казаками по жребию. При этом, говоря словами одного из исследователей, постепенно «сильные члены войсковой семьи, сколько хотели и могли, настолько и расширяли размеры земельного своего пользования, руководясь одним лишь правилом: «по брюху и хлеб».

С течением времени условия создания новых юртов делаются значительно более жесткими. Развитие не только скотоводства, но и земледелия вызывает стремление к расширению территории юртов и к переделу земли одних юртов за счет других. На расширение территории того или иного юрта за счет свободных земель или на передел земли между юртами требовалось специальное разрешение. Войско предъявляло теперь ряд требований по планировке и благоустройству новых поселений, чтобы, в частности, «от пожарного случая было безопасно». В новых поселениях вменялось в обязанность избрать атамана, писаря, есаулов из числа «людей бесподозрительных, добропорядочных». При возникновении поселений на кубанской стороне Дона требовалось принятие особых мер предосторожности от нападений татар и черкесов, обеспечение постоянного караула, «дабы от побегу воров­ских людей скоту отгона, а людям пленения происходить не могло».

Вынося решения по земельным вопросам, Войско подчеркивало, что речь идет о земле государевой, и оно действовала от имени государя: «по указу Великого Государя и по нашему войсковому приговору, мы, всевеликое Войско Донское, повелели ему (заимщику) в Гундоровом юрту поселиться и станицу собрать». Но это был, по существу, скорее политический акт, подчеркивающий единение Руси и Дона и верноподданническую службу казачества русскому царю. На самом же деле действия казачества порой весьма мало соответствовали планам и намерениям центрального правительства, и сами казаки в ряде случаев не всегда считались с государевой волей, находя способы и возможности обходить ее, с последующими оправдываниями и неизменными заверениями в своей преданности.

Во второй половине XVIII столетия, когда Область Войска Донского уже входила в состав русского государства и судьбами Дона вершила, в основном, центральная власть, земельные вопросы разрешались ею через войсковую канцелярию. В 1776 г. для контроля за выполнением решений войсковой канцелярии по земельным вопросам направлялись уже представители центрального правительства, несшие службу на Дону общеармейские и общегосударственные чины: премьер-майор Сычев, комиссар Петр Кульбаков и другие.

0 том, как стали распоряжаться цари землей Войска Донского, свидетельствует хотя бы такой пример: императору Петру III чем-то угодил донской полковник Михаил Себряков. Недолго думая, венценосный самодур пожаловал своему верному слуге Кобылянский юрт на реке Медведице, площадью в... 524 квадратных версты! Так и владели потом Себряковы десятками тысяч десятин земли.

Пожалование Петром III Себрякову столь огромной земельной территории за счет якобы «пустопорожнего» Кобылянского юрта повлекло за собой попытку Войска доказать свои исконные права на эту землю. Однако исход этой попытки был плачевен. По высочайшему повелению «за дерзновенное Войска на именной указ представление» было поставлено взыскать с подписавших последнее не менее десяти тысяч рублей, «дабы впредь таких представлений чинить не отваживались» (Ю. В. Ветчинкин. - Очерк поземельного владения на Дону в связи с развитием межевания. ТОВДСК, вып. II, Новочеркасск, 1874).

Так и на Дону явно наступало время, когда, говоря словами одного из ранних историков донского казачества, «маленьких воров вешали или презирали, а больших чествовали, песни о них складывали».

Начали распоряжаться землей Войска и коменданты Азовской и Аннинской (близ Черкасска) крепостей. В 1749 г. комендант крепости св. Анны генерал-аншеф Левашев, действуя от имени императрицы Елизаветы Петровны, сообщил войсковой канцелярии, что пострадавшему при пожаре в Азове полковнику азовского казачьего полка Васильеву, им, Левашевым, «на помянутой речке Сафьяном хутор и пашню иметь дозволено, сколько без излишества обнять может» (И. М. Сулин. - Материалы к истории заселения Черкасского округа, СОВДСК, вып. VIII, Новочеркасск, 1908).

Грамотой от 1793 г. Екатерина II закрепила за Войском Донским в «вечное и нерушимое владение» 14512365 десятин земли. Разумеется, при этом имелись в виду, прежде всего, не интересы трудового казачества. Грамота стремилась охранить казачью старшину, - захватчиков донской земли, - от возможных претендентов на эти же земли из среды русских дворян. Преследовалась также цель укрепить положение и связи с монархией казачье-помещичьей верхушки, местного чиновничества, зажиточной части казачества.

Используя внутренние противоречия в среде казачества, опираясь на его зажиточную верхушку, царизм все более и более подчинял своим интересам некогда вольное донское казачество, подкупал его мелкими подачками, наделял рядом узаконенных и не противоречивших интересам самодержавия привилегий. Верхушка казачества, используя свои политические права и экономическое превосходство, стала закреплять за собой власть над широкими массами казаков, имея надежную опору в лице царского правительства.

Помощниками войскового атамана являлись так называемые старшины. Это звание начало переходить по наследству. Как атаманы, так и старшины выдвигались из наиболее знатных донских фамилий. Со времени Петра I экономическое влияние старшин начинает быстро расти.

Захватив огромные земельные площади, верхушка донского казачества получала с них большие доходы. Внутри станиц и юртов на протяжении десятков лет шла упорная и острая борьба за землю между низами и верхами. Миновали времена, когда малочисленность населения и обширность земель позволяли кое-где действовать по принципу: «если кто вспашет целину, то она принадлежит ему четыре года, а на пятый год, если хозяин не вспашет ее вновь, ее имеет право пахать уже всякий, как общественную» (И. В. Тимошенков. - Общественный быт и народные обычаи Казанской станицы, ТОВДСК, вып. II, Новочеркасск, 1874).

Пользуясь для обработки целинной земли наемной рабочей силой, зажиточная верхушка быстро прибрала к своим рукам лучшие земли. По закону и установившимся обычаям станичное общество само должно было производить разделы внутри юртов на угодья, пашню, сенокосы, толоку, выгоны. Но, во-первых, зажиточная часть станичников всегда резко противилась уравнительным переделам, а, во-вторых, всегда находились казаки, которые из-за своей бедности переуступали свои паи зажиточным. Иной из зажиточных казаков, формально располагая одним паем, фактически владел 400-500 десятинами земли.

Борьба казачьих низов с зажиточной верхушкой велась в самых разнообразных формах, но в конечном итоге всегда безуспешно.

Злоупотребления землей со стороны старшин («яко вожди и наставники народа») были настолько вопиющими, что даже царское правительство было вынуждено в 1764 г. затребовать у атамана сведения о том, «по каким указам» чиновники присвоили себе обширные земельные пространства. Но что мог ответить на это войсковой атаман Ефремов, когда у него самого пришлось отобрать незаконно захваченный им Черногаевский юрт? Одним хищникам сам атаман дарил землю по родству и знакомству, другие захватывали ее и без разрешения атамана.

Сходила на нет и система самоуправления на Дону. И без того давно уже призрачная власть Войскового круга окончательно утратила свою силу после образования в 1775 г., по инициативе князя Потемкина, войсковой канцелярии Войска Донского, к которой перешли все судебно-административные функции. Войсковой канцелярии поручались: хозяйственное управление, сбор установленных налогов и производство расходов. Вменено было в обязанность гражданскому суду «подлежащие дела производить по генеральному во всем государстве установлению, с соблюдением данных оному Войску привилегий». Войсковой атаман, подчиненный центральной военной власти, военной частью управлял сам. В гражданском же управлении, осуществлявшемся войсковой канцелярией, атаман председательствовал, а дела решались в ней по большинству голосов.

В состав войсковой канцелярии входили двое старшин по назначению от правительства и четыре - по выбору казаков; эти последние избирались на один год.

Вводя на Дону в 1775 г. гражданское управление, с отделением власти военной от власти гражданской, Потемкин указывал в докладной записке на имя Екатерины II, что «гражданские и земские дела у них (у донских казаков) имеют течение не соответственно генеральному в государстве положению и не так основано там, чтоб решения чинились правильно и именем законов, безлично, но кучно с делами военными подвержены неограниченной власти атамана...». Предлагая оставить в управлении атамана лишь военные дела,

Потемкин в то же время указывал, что атаман должен вершить их «на таком точно основании и с такою без малейшего изъятия и дополнения силою, как и весь генералитет по посылаемым из верховного военного правительства указам управляет» (Акты, относящиеся к истории Войска Донского. Новочеркасск, 1902).

После смерти Екатерины II Павел I отменил эти мероприятия Потемкина, рассматривая их «яко клонящиеся к истреблению общественного порядка вещей». Вся «реформа» Павла I свелась, впрочем, к торжественному созыву круга и открытию на нем «старой» войсковой канцелярии в составе всего наличия старшин и под председательством войскового наказного атамана, который должен был ведать теперь всеми - и военными и гражданскими - делами.

В станичных правлениях был отменен установившийся после 1792 г. порядок назначения наказным атаманом станичных атаманов и судей и было предложено их избирать, причем восстанавливалось словесное судопроизводство, для ведения ко­торого избирались, в помощь станичному атаману, четыре человека из «почтенных» стариков. Атаман и суд разбирали дела о мелком воровстве, порубке леса, захвате земли, наказывая за это виновных денежными штрафами. Допускались сходы (общие собрания) казаков по праздничным дням для разбора на них тяжебных дел на сумму не свыше 50 рублей.

Все эти мероприятия Павла I ни в какой мере, разумеется, не имели сколько-нибудь действительно демократического характера и не могли, да и не ставили своей целью, улучшить положение трудящегося населения Дона. Более того, как увидим ниже, при Павле был издан ряд указов, сыгравших решающую роль в официальном установлении на Дону крепостного права и дальнейшем усилении положения военно-бюрократической, чиновничьей верхушки казачества, с помощью которой донские казаки все более и более превращались в послушное орудие царизма.

* * *

В 1773-1775 гг. крепостническую Россию еще раз потрясло крупнейшее стихийное восстание крестьян и казаков, явившееся ответом трудового народа на невыносимые гнет и эксплоатацию со стороны крепостников во главе с императрицей Екатериной П.

Товарно-денежные отношения в стране все больше и больше расширялись. Натуральное хозяйство отживало свой век, отмирало. В 1760 г. в промышленных предприятиях, подведомственных Мануфактур-коллегии, числилось 38 тыс. рабочих. Росли обороты внешней и внутренней торговли, множилось количество ярмарок, торжков, базаров. Отмена в 1753 г. внутренних таможенных сборов знаменовала собой завершение длительного процесса образования всероссийского рынка. Появились крупнейшие купцы-предприниматели, владельцы фабрик и заводов. Некоторые из них были тесно связаны с иностранными рынками. Наряду с правительственным Дворянским банком, был учрежден Купеческий банк. Огромные богатства открывали отдельным купцам путь к зачислению их в дворянское сословие.

Все это, вместе взятое, явно свидетельствовало о том, что в недрах экономики Российской империи зарождался новый, капиталистический уклад.

Рост внутренней и внешней торговли вел за собой развитие денежных отношений. В погоне за деньгами помещик все более становился заинтересованным в увеличении товарной продукции на землях, которыми он владел. Для этого всемерно усиливалась эксплоатация крестьян, расширялась барщина, рос оброк. Прежние площади посевов уже не удовлетворяли помещиков - они захватывали новые участки земли и заставляли крестьян еще больше работать на них. Произвол и дикие расправы помещиков над крепостными крестьянами достигали при Екатерине огромных размеров. Крепостническая эксплоатация, малоземелье и безземелье, неурожаи, непомерные подати и повинности делали жизнь крепостных крестьян невыносимой.

В этих условиях создавалась благоприятная почва для широкого выступления народных масс против крепостников.

Донскому казачеству было суждено и на этот раз выделить из своей среды человека, возглавившего движение трудового народа, стремившегося сбросить с себя тяжкое ярмо крепостничества. Вождем восставших крестьян стал донской казак Емельян Иванович Пугачев.

Емельян Пугачев (с гравюры Летеллье, сделанной с рисунка худ. Мальи, 1776 г.)

Родился Пугачев около 1730 г., в доме деда своего, в станице Зимовейской, на Дону. Пугачев при допросе показывал, что «отец его, Иван Михайлов сын Пугачев, был Донского войска Зимовейской станицы казак, от коего он слыхал, что ево отец, а ему, Емельке, дед Михаила... был Донского ж Войска Зимовейской же станицы казак, и прозвище ему было Пугач. Мать его, Емелькина, была Донского ж войска казака Михаилы дочь... и звали ее Анна Михайлова» (Журн. «Красный архив», том II-III (XIX-XX), М., 1935).

Пугачев прошел трудный и сложный жизненный путь, много странствовал, подвергался репрессиям властей, от которых скрывался. Он был незаурядный человек, умный, смелый, ловкий. Пугачев хорошо знал людей и умел влиять на массы своей волей и энергией, личным обаянием.

В конце ноября 1772 г. он, - беглый донской казак, прибыл в окрестности Яицкого городка - центр яицкого (уральского) казачества, зародившегося в середине XVI века за счет бежавших из центральной России крепостных крестьян и, как гласит народная молва, - не без участия тех же донских казаков. «... Я в Яик-то еду не за рыбою, - говорил Пугачев, - а за делом. Я намерен яицких казаков увезти за Кубань...».

В то время, когда Пугачев прибыл на Яик, по стране ходили в народе самые разнообразные легенды об императоре Петре III, тайно убитом заговорщиками по приказу жены его, немецкой принцессы из рода Ангальт-Цербстских (Екатерины II), взошедшей вместо него на престол.

Отчаявшиеся и измученные тяжелой, подневольной работой люди охотно слушали и передавали из уст в уста всякие небылицы о Петре III. Ходили слухи, что он жив, но скрывается и готовится вступить на престол; говорили, что Петр III - это добрый царь, «настоящий народный» царь, при котором трудовому люду можно будет вздохнуть полной грудью, зажить вольготно.

Пугачев и решил выдавать себя за Петра III, якобы чудом спасшегося от преследований немки Екатерины И. Слух о прибытии «доброго царя» разрастался. Из Яицкого городка направилась группа казаков посмотреть на «Петра III». Пугачев торжественно встретил казаков и предложил им осторожно передавать сотоварищам о прибытии императора.

Вскоре вокруг Пугачева собралось уже значительное количество казаков. У него были смелые и талантливые сподвижники - Чика-Зарубин и другие. Речи Емельяна Пугачева действовали зажигающе. «Вот, детушки,- говорил он,- страдаю я 12 лет, был на Дону и в России во многих городах и приметил, что народ везде разорен, а вы терпите много обид и налогов».

Ярко выраженный классовый, антикрепостнический характер восстания Пугачева отражен, например, в одном из «указов», изданных Пугачевым от имени Петра Федоровича (Петр III)! «Яко то помещики и вотчинники, тех, как сущих преступников закона моей империаторской (власти), лишать их всей жизни, то есть казнить смертно, а домы и все их имение брать себе в награждение; а все оное их помещиков имение и богатство, также явство и питие было крестьянского кошта, тогда было им веселие, а вам (крестьянам) отягощение и разорение» (Цит. по кн. «Крестьянские движения XVII-XVIII вв.». Сборн. документов и материалов с примечаниями. Составил В Викторов. М., 1926).

Поднимая массы на борьбу против крепостничества, на «мужицкую» чистку земли от помещичьих латифундий, Пугачев объективно, сам того не сознавая, выдвигал программу расчистки пути для развития крестьянства по буржуазному пути, - без дворян и дворянского землевладения. Мечта Пугачева о некоем казацком устройстве на Руси была, конечно, утопией, но победа восставших во главе с «мужицким» царем Пугачевым привела бы к смене крепостнической формы эксплоатации капиталистической, избавляя тем самым крестьянство России от медленной и мучительной перестройки крепостнической экономики в капиталистическую. Восстание Пугачева было, следовательно, попыткой расчистить пути буржуазного развития русского государства не сверху методом реформ, а снизу, сметая крепостничество вооруженной рукой крестьян. За Пугачевым потянулись казачья беднота, беглые крестьяне, раскольники, угнетенные народы Поволжья, работные люди уральских заводов. Восстание разрасталось.

Захватывая город за городом, деревню за деревней, Пугачев поднимал и вел за собой широчайшие массы угнетенных людей. Всюду освобождал он население от налогов, раздавал весьма дефицитную тогда соль, а иногда и деньги.

Пугачев хотел проникнуть на Дон и там поднять казаков, на которых возлагал большие надежды. Когда приверженцы его требовали идти на Москву, он отвечал им: «Нет, детушки, нельзя! Потерпите! Не пришло еще мое время! А когда будет, так я и сам, без вашего зова, пойду. Но я теперь намерен итти на Дон, - меня тамо некоторые знают и примут с радостью» («Пугачевщина», том II).

В 1774 г., когда Пугачев из Дубовского посада пошел на Царицын (взять который ему не удалось), он обратился к донским казакам с особым «манифестом»:

«Объявляем городу Царицыну, Донского войска казачьим старшинам и всему Донскому войску во всенародное известие. Вы уже довольно и обстоятельно знаете, что под скипетр и корону нашу почти уже вся Россия добропорядочным образом по прежней своей присяге склонилась. Сверх того, несколько Донского и Вольского войска оказывают к службе нашей во искоренение противников-разорителей и возмутителей империи, дворян - ревность и усердие и получили себе свободную вольность и нашу монаршию милость и награждение древнего святых отец предания, крестом и молитвою, головами и бородами. Того ради, как мы есть всемилостивейший монарх и попечитель ибо всех верноподданных рабов, желаем преклонить в единственное первоподданство всех вас и видеть доказательство к службе нашей ревности от вас. Вы же ныне помрачены и ослеплены прельщением тех проклятых рода дворян, которые, не насытясь Россией, но и природные казачьи войска хотели разделить в крестьянство и истребить казачий род. Мы, однако, во власти всевышней десницы, надеемся, что вы, признав оказанные против нашей монаршей власти и своего государя противности и зверские стремления, которые вам всегда будут в погибель и повелителем вашим, раскайтесь и придите в чувство покаяния, за что можете получить монаршее наше прощение и сверх того награждение також, каково получили от нас склонившиеся верноподданные рабы. Во свидетельство того мы собственной рукой подписать соизволили августа 23 дня 1774 года. Петр» (Журн. «Русский архив», 1873 г. (из архива Саратовского губернского правления)).

Дни, в которые Пугачев взывал о помощи к донским казакам (конец августа 1774 г.), были, однако, уже его последними днями, когда поднятое им восстание явно шло на убыль. Прижатый правительственными войсками с одной стороны к Волге, а с другой - к границам Войска Донского, Пугачев оказался как бы в мешке.

Вождь восставших не без основания рассчитывал на помощь низов донского казачества. До нас дошли документы, подтверждающие, что Пугачев мог найти на Дону тысячи своих соратников и приверженцев, вместе с которыми он и предполагал двинуться на Москву через Воронежскую губернию. «Намерения у него, Пугачева, были: разбив города Царицын и Черный Яр, поворотить на Дон и склонить все донское казачье войско, а с Дону итти в Москву», - показывал писарь Пугачева Дубровский.

О неспокойных в то время настроениях донского казачества сообщали и представители правительственных властей. Так, бригадир Бринк доносил генералу Щербинину: «Чрез союзников наших слышу я, что донцы худые мысли имеют и некоторой подлой народ охотно бунтовщика Пугачева ожи­дают...». А 16 августа 1744 г. князь Голицын в рапорте на имя Панина писал: «Я не знаю точно, в каком положении при сих обстоятельствах находиться будут нравы донских казаков, но имею предварительно довольно причины об них сумневаться, по их всегдашней привязанности к прежним обычаям и суеверствам, и потому более предполагаю, что генерально на всех их положиться нельзя, а надобно думать, что часть из них присоединится к злодею» («Пугачевщина», т. I.

Пугачев был не единственным, кто пытался выступить под именем Петра III. Среди донских казаков, например, под этим именем подвизался беглый крепостной крестьянин графа Воронцова Федот Богомолов, который в 1772 г. пытался поднять восстание в Дубовке, а затем в Царицыне. Арестованный и жестоко наказанный кнутом, он умер по дороге в Нерчинск. По всей Руси ходило тогда множество самозванцев (ср. К. Сивков - Самозванство в России в последней трети XVIII века, «Историч. записки», 31, Акад. Наук СССР, М.-Л., 1950)).

На реке Мечетной, близ Царицына, Пугачев столкнулся с выставленными против него четырьмя полками казаков. Казаки не хотели драться, сочувствовали Пугачеву. Действовали они вяло, нерешительно. Пугачевцы ранили и взяли в плен казачьего полковника Кутейникова; казаки отступили в Царицын, а 400 человек, во главе с хорунжими Крапивиным и Терентьевым, перешли на сторону Пугачева. Не приняла атаки и отступила в город и часть донских казаков, прикрывавших ближние подступы к Царицыну. И только приближение шедших по пятам Пугачева правительственных войск помешало ему овладеть Царицыном (Ср. М. В. Жижка. - Емельян Пугачев. Под ред. проф. В. И. Лебедева, Учпедгиз, М., 1941).

И все же, как сказано, поднять казаков на восстание Пугачеву уже не удалось. Царское правительство учитывало, наскольк